| Vladimir Patryshev vpatryshev@yahoo.com |
Вписываюсь В Коллектив
Впервые в жизни я попал в коллектив, где подавляющее большинство старше меня. В первые недели весь отдел сливался в одно мутное пятно, состоящее из теток средних лет, некоторые уже даже вышли из комсомольского возраста, бабки Никитишны, начальника Василия Марковича, начальника Василия Павловича, единственного умного человека Николая Петровича, трех моих бывших однокурсников, разгильдяя оператора Мишки, секретерши Лены и сумасшедшей наборщицы Наташи.
Практически весь отдел располагался под стрехой в старинном здании заводоуправления; железные конструкции торчали из пола и поддерживали фигурный потолок, возможно, когда-то бывший стеклянным; я же застал единственное окно в кабинете начальника ВЦ Василия Палыча Петрова, и этот дневной свет через стеклянную стену доставал немножко и нас, простых инженеров – но основным источником были лампы отвратительно «дневного» света, жужащие, моргающие, блымающие (Пояснение. Блымать – моргать с частотой примерно 1 герц.) – но так как их было много, то в сумме как-то сглаживалось. Кроме стеклянного кабинета начальника Василия Павловича и его секретарши Лены, молчаливой и таинственной как русская радистка, а также глухого закутка с армянским компьютером «Наири», у отдела было вот это вот только огромное помещение, где все сидели за желтыми столами, уткнувшись головой в распечатки и перфоленты.
Я, однако, попал в группу матобеспечения Минск-32, каковая, ввиду стратегической важности нового компьютера Минск-32, и благодаря заслугам руководителя группы Василия Марковича Таранюка, была отгорожена шкафами от основной толпы. В нашем довольно просторном закутке сидело всего трое – Сережа Шепелин, я и Василий Маркович. Сереже Шепелину было поручено непростое дело переписать программу размером в двести строк с алгола на фортран. Эту алгол-программу выкрал из Польши Новиков, зам начальника ВЦ, жуликоватый тип, который, впрочем, на работе показывался редко, у него был какой-то свой бизнес. Сережа Шепелин был в панике, текст был нечитабельный, и он жаловался на судьбинушку Василию Марковичу. Василий же Маркович, хотя компьютерными знаниями не обладал, а исключительно комсомольским задором и передовым внешним видом, дал Сереже мудрейший совет, который я и до сих пор, спустя хрен знает сколько лет, не забываю: «разделите задачу на части». Сережа смеялся над этим советом. Ну Сережа ведь, имхо, тоже не программист, собственно, а так…
Василий Маркович, за полгода до того сменивший кабинет в заводском комитете комсомола на позицию начальника группы матобеспечения ЭВМ «Минск-32», восседал за своим столом и имел вид занятого, умнейшего, трудолибивого и изобретательного инженера. Ему бы в кино играть – а он на заводе работает! Вы бы посмотрели, как он вызывает на ковер собственную жену, которая работает у него же в секторе, только сидит отдельно, красивую Люду, и глядит на нее щурясь из-за своего широкого стола, откинувшись в кресле, и довольно-таки громким голосом учит ее разрабатывать программы, а Люда, программист, стоит злая, слушает его, придурка, а сделать ничего не может, потому что он начальник.
Много лет спустя Василий Маркович в первые же дни перестройки стал передовым инженером-изобретателем, которому коварные бюрократы и партийные чинуши ставили палки в колеса, и Василий Маркович гневно клеймил бюрократов с экрана телевизора. В описываемое же мной время он и сам, собственно, был чем-то вроде партийного чинуши, которых, как известно, время от времени бросают на производство, для ознакомления с окружающей реальностью.
Меня хотя и посадили в перспективную группу, как обещали, но временно прикрепили к старушке Никитишне, ей было где-то под пятьдесят, а она все еще работала инженером; моя задача была научиться всем премудростям работы на Минск-22 и помогать ей. Ну, про Минск-22 и прочее такое я расскажу в следующей главе, а так только скажу, что на освоение этого механизма у меня ушел целый день, и на следующий день я отрапортовал Василию Павловичу, что усё, освоение закончил, нет ли еще какой работы поделать.
И Василий Павлович дал мне на внедрение написанную им собственноручно программу на Языке Символического Кодирования. Программа была непростая, она решала многомерную краевую задачу методом Годунова, все было запараметризовано только так, и callback-функции вычисляли значения на краях. Метод Годунова – хитрая штука, этакая двухходовка, сначала пробегаем от одного края до другого, а потом обратно. Я, конечно, с головой погрузился в эту большую программу. По ходу дела пришлось писать много всяких вспомогательных подпрограмм, ну типа решение однородной системы линейных уравнений. В связи с особенностями именования файлов на Минск-32 исходный файл назывался ОСЛУП – «Однородная Система Линейных Уравнений – Программа». Злые отдельские языки тут же разъяснили Петрову Василию Павловичу, что название сие означает «Ослу Петрову»; через некоторое время коллега Александр Евгеньевич спросил меня – зачем это я так цинично поступаю, ведь, во-первых, Петров вовсе не осел, во-вторых, так глупо наезжать на начальство – просто глупо. И я долго не понимал, о чем это они.
Вообще, в отдельскую жизнь я не мог погрузиться хотя бы по той причине, что я в ней ничего не понимал. Для меня все тетки были на одно лицо, я не мог запомнить и отличать Лен, Люд, Мил, Свет… впрочем, со «Светой» были проблемы – эта тетка, по моему разумению, годилась мне в матери, и я норовил ее называть Светлана Евгеньевна, а между тем весь мир называл ее просто Света, и от моего величания ей как-то было как будто не по душе, но будучи человеком добрым, она на меня не обижалась. А однажды утром я пришел слишком рано, и Лера Рублева, сучка с экономическим образованием… вы такую можете увидеть в сериале “Married with children”, ее там Марси зовут, так вот эта сучка предложила мне взять лейку и полить отдельские цветы. Я ее послал, конечно. Твои цветы, ты и поливай, у меня есть более важные цели в жизни, чем дурам цветы поливать. Нет, обобщать, конечно, неправильно. Были очень и очень умные женщины. Например, Лена Шилова, женщина средних лет, которая окончила матмех года где-то на четыре раньше меня, и у нее с интеллектом и образованием было вполне все в порядке. Помню, как она смеялась надо мной, когда я поздравил ее с выходом из комсомольской организации. Лена жила на Кирочной, в роскошной квартире, с мужем – ученым из ЛОЦЭМИ, у них стояло хорошее пианино, и время от времени отдел проводил там какие-нибудь праздники, пока отдел еще не разросся до нескольких сотен – но это позже.
Вера Лось, с другой стороны, со всеми была уже совершенно своя, а так как я со всеми этими тетками не знал, о чем вообще разговаривать, то и не совался. Ну конечно, у меня тоже был маленький ребенок, но я решал свои проблемы по-своему, а они – по-своему. Они были ленинградки, у них там бабушки-дедушки, а мне нужно было и жилье искать, когда у нашей хозяйки внезапно повесился любовник в Сестрорецке, и что-то придумывать, когда мою Олю забрали в больницу, а Асе было 3 месяца, и ее надо было несколько раз в день привозить на Васин на кормежку, а вечером, а мы жили в самом конце Гражданки, по странному совету детского врача, кормить магазинным кефиром – когда в таких условиях, по-вашему, инженер может ходить на работу? Я и не ходил целую неделю, и не только начальник Василий Палыч ругался и грозил, но и благоустроенные тетки из отдельского истэблишмента на меня смотрели косо, как на прогульщика.
С кем там разговаривать-то? С сумасшедшей наборщицей Наташей? Наташа, кстати, преподала мне очень важный урок контроля входных данных. Как и в случае с упавшей американской ракетой, дело было в запятой, поставленной вместо точки. Ей-то это было по фиг дым, может быть, она и не знала, что вот есть такая запятая или такая точка, а просто искала на клавишах перфоратора фигурки, похожие на те, что инженер написал на бланке и потихонечку-полегонечку нажимала на эти кнопочки. А у меня две недели был совершенный ступор с программой. Не космическая ракета, конечно, но все-таки.
Отдел выполнял два вида работ – «АСУ» и « расчеты». «АСУ» – это когда складывают суммарное количество деталей, а в соседнем столбце складывают суммарную стоимость, а еше в соседнем – суммарный расход металла. Предполагалось, что компьютер сосчитает, сколько надо на что металла, и металл чудесным образом перестанет пропадать. В машине же файлы не пропадают, верно? Кстати, тогда и файлов еще не было, а были массивы.
«Расчеты» были более жизненно практичным занятием, и значительно более интеллектоемким. Нужно было действительно расчитывать потоки воды в водяной турбине, собственные частоты колебаний отдельных участков паровой турбины, и так далее. Соответсвенно, нужно было сначала запрограммировать различные хитрые математические методы расчета, потому что как доходит до дела, так программ и нету.
Как-то не очень складывались у меня отношения и с электронщиком на Минск-32 Славой Бойковым. Причем я ему ничего плохого не делал и не желал, да и не донимал особо сильно ремонтами и сбоями, как это случилось позже, когда и я стал начальником. Нет, со Славой у нас были разногласия философского характера. У Славы тоже был ребенок, постарше, чем у меня, и Слава недавно получил квартиру, и для своей квартиры тащил с работы все, что плохо лежит. Я ему совершенно не мешал, мое ли это дело, но Слава чувствовал во мне эту высокомерную брезгливость ко всему практическому. И постоянно меня задирал своими жизнемудрыми речами. Что на самом деле важно на белом свете, и т.п. Сипловатым голосом он произносил что-то как бы в воздух, но в комнате были двое, я и Слава – ну иногда еще сумасшедшая наборщица Наташа, но не к Наташе же он обращался! А иной раз он что-то такое вменял именно мне, как тот вороватый сантехник из Маминского фильма «Фонтан». В частности, не забуду, что он пенял мне, что я всю ночь провожу в постели с молодой женой, причем он еще и вдавался в подробности моей половой жизни, которые вроде бы никак не могли бы быть ему известны, но были, однако, абсолютной правдой. Я молчал, поражаясь и ахая где-то внутри себя, но не особенно, потому что для меня Слава был человеком совершенно пропащим, и, с его отношением к жизни, его уже ничего хорошего и интересного в жизни не ждало.