6. Dunsmuir Vladimir Patryshev |
А уже около девяти. Зашли в Сейфуей, взяли, чего людям в лесу надо – льда, води, соку, колбасы и, хм, фруктов, Конечно, близко граница, и Калифорния может нас и за жопу взять за контрабанду фруктов… Стремновато. Но мы не боимся стремностей, у нас в этой стране стремодефицит образовался. От солнышка, наверное.
Итак, мы решили вернуться в Калифорнию. Но, конечно, не проторенной тропой, а боковыми дорогами. Опять у нас под колесами широкая орегонская колея, едем Дорогой Эмигрантов. Вот он – Трудный Путь Иммиграции, о котором так долго говорили бедные евреи. Гоним по нему на нашем воронке, сзади выстроилась группа мотоциклистов с прицепами. Вежливо их пропустили – но они тоже не особо-то гонят, теперь мы у них на жопе висим. А дорога душевная, гладенькая, широкая, вьется ровно среди сосен, пихт Дугласа и кипарисов. Переезжаем реку Klamath – широкая, плавная, не то, что у нас. По реке плавают лебеди... нет, не лебеди, пригляделись – пеликаны. Вроде и подъема не было – а взъехали на перевал. На перевале какой-то чудесный источник, бьет вода, к этой воде один дедок приспособил длинный шланг и наливает воду в канистры, которые у него в его фургончике – наверное, тоже путешественник. Висит табличка – это, мол, Applegate Trail, здесь, мол, в прошлом веке у мигрантов кони дохли от перенапряжения, и дальше они шли пешком. Рядом бродит парочка американских туристов – пожилые, с фотоаппаратами, фотографируют все, что ни попадя. У местного, т.е. у дедка, туристка спрашивает – вот это вот сосны – Lodgepole pine? Дедок отвечает, что не знает. Тетка тогда его уверяет, что это и есть Lodgepole pine. Когда тетка отошла, я у дедка спрашиваю – а что, правда, это Lodgepole pine? I’m not sure, отвечает дедок – ишь, упорный!
Едем дальше по лесу. Вдруг лес резко кончается, и впереди, под нами, долина неровная, по долине во все стороны ЛЭП, широкая просека на противоположном склоне. У нас в Калифорнии просек не бывает. Спускаемся осторожненько по дороге вниз, слева обрыв, справа скала… вот мы и в долине. Пасутся серые овцы с черными головами. Что за овцы такие, что-то знакомое… ба, да это же каракулевые овцы! Наши, узбекские каракулевые овцы тут в Орегоне болтаются, а!
Выехали на пятую дорогу. Пятая – большая дорога, от Канады до Сан Диего. Ну проедем по ней немножечко, отдохнем. Здесь пятая идет несколько по горам, точнее – по холмам… и вот – родная Калифорния! Вот и FRUIT CONTROL. Щас нас будут шмонать. Но мы хитрые. Мы показали фруктовому полицаю связку бананов – нельзя же ничего не декларировать – и усе, он нам поверил и пропустил на родину. Ура!
Едем дальше, дорога, хоть и пятая, а горная; далеко внизу под нами опять река Klamath, потом перевал, левый поворот – и вот она опять, Шаста. Шааста. Смотришь на нее долго – она как бы уменьшается, начинаешь замечать и небо вокруг, и пейзаж. Потом ее чем-нибудь закроет, холмом каким-нибудь, как и нет ее - и вдруг выскакивает снова из-за угла, много больше чем была. Как война. И опять – привыкаешь к ней потихоньку.
Выехали на равнину, и тут уже Шаста как бы совсем доминирует, как подчас общественная мысль в дискурсе.
Но нашлась и долинка, я бы даже сказал – овраг, в котором расположен миленький, уютный город Yreka – как это по-русски-то сказать, Уайрика, что ли? Странно и смешно.
Но городок такой хорошенький, маленький; в китайском ресторанчике накрывают, очевидно, уже к ужину, а мы еще не обедали. Вкусно ужасно, лучше, чем в нашей Заливной Области, все какое-то образцовое. Я китайской официантке говорил «ше-ше», а она мне в ответ тоже что-то такое отвечала – я уж только улыбался в свою очередь. Ах, как вкусно поели. Может, мы, конечно, голодные были.
А впрочем, надо двигаться дальше. Проехали Горношастинск – Mount Shasta city. Ну такой городок… слишком альпийско-курортный. И решили мы заночевать на склонах Шасты, благо рядом. Бензин в Горношастинске жуть как дорог – по два рубля и более. Так что мы поехали на гору почти без бензина – а, хватит скатиться, если что. Подкатили к кемпграунду на высоте 7500 - концептуально, пыльно, сосны. Да что-то не хочется пылиться тут. Ну токо в туалет сходить разве. В туалете – можно сказать, стенгазета. Как, помните, у нас на родине всегда предлагался оральный секс лицам, предпочитающим туалетные стены официальным стенгазетам. Здешние надписи мне понравились. Jesus saves, Buddha recycles. Stop Israel apartheid. Remember Egypt. Save Shasta, write to the White House. Where’s Bigfoot? Watch for UFO’s.
Ну хоть поглядим поближе на гору, раз не останавливаемся – и поехали выше по горе. На 7900 взъехали это мы, такой горный цирк там настоящий, как на Кавказе. След огромной лавины. Наверное, на следующий год пойдем на эту гору. Ниже, на 6900, старт маршрутов на вершину (что-то странно, зачем тыщу футов зря терять?). Висит серьезный список потребного снаряжения, а также лежат пластиковые пакетики для какашек. Ну не оставлять же на горе – положено нести все с собой. До чего культура дошла, боже мой, со времен индейца Иши.
Ну, нам пока эти пакетики не нужны, мы решили поехать куда вниз, встать где-нибудь в лесу, у какого-нибудь озера. И опять вышли на пятую дорогу. Дорога идет ущельем, там же, в ущелье – городок Dunsmuir, куда мы решили свернуть, чтоб заправиться. Странный городок – в узком ущелье, сверху шоссе, снизу железная дорога, спи и слушай то паровозные гудки, то автомобильные. Одна центральная улица. На улице – часы на столбе, контора шерифа с пушкой у двери. Надо же, пушка. От индейцев, наверное. Недалеко стоит фольксваген-багги, разрисованный черепами. Боевая раскраска. Пытаюсь обратить на него улькино благосклонное внимание, и в ответ слышу – вот еще, буду я разглядывать всякие машины в какой-то дыре, в которой я больше никогда в жизни не побываю. Подкатили к заправке Tesoro, цены зверские, но никуда не денешься, заправились. И опять выбрались на пятую.
25Время от времени встречаются дощечки с надписью – “No Christmas Tree Cutting”. Да нам-то оно ни к чаму.
Вот развилка; влево какие-то ворота, частная собственность посреди глухого леса. Это уже перевал, M.P.10.5, и дальше вниз. Дорога-то, блин, грунтовка! Приходится ползти на первой передаче, стремно, вдруг что. На деревьях краской надписи – NO MINING, иногда бумажки с тем же текстом. Хочется остановиться и пойти мыть золото. Или серебро? Проезжаем мимо ручья – стоят RV, в смысле – вагончики с мотором – и никого… золото моют? Ручейки тихие, но видно, что весной тут размывает все зверски. Дорога все время узкая, не знаю уж, как тут лесовозы разъезжаются. Вдруг мост и надпись:”One Lane Bridge”. Кто б сомневался.
Спускаемся ниже… вот еще кучка трейлеров и пара палаток даже. Никого. Ушли мыть золото и не вернулись? Это, похоже, была самая низина, дальше – небольшой подъем. Странный звук – хр-хр. Встали на обочине, посмотрел… блин! Блин! Задняя левая совсем спустила, передняя левая – наполовину. Быстро-быстро вдул остатки баллончика в переднюю левую – но маловато… а заднюю поменял на запаску. Ну что это за резина такая придурошная, Firestone. Вымыли мы наши измазанные руки, повернули назад, к трейлерам – небось, есть же у них насос.
Стоят три мужика, полупьяные, опершись на кузов грузовика. Скалятся. Насос? Спроси у gay one. Кто?! Gay one?! Galan. Гейлан живет в аккуратненьком вагончике, варит себе что-то, телевизор смотрит, по телевизору местный Невзоров рассказывает, как в каком-то населенном пункте поймали злодеев – травили плод прямо внутри беременной матери, чтобы прервать беременность. Вот она, цена свободы, посочувствовал я. Да, говорит Гейлан, этой стране нужно правительство из какой-нибудь другой страны. Правильно, говорю, тогда вы такого по телевизору не услышите – я знаю, я пробовал.
У Гейлана большая машина водовоз, прямо в нее встроен компрессор. Откуда вы, спрашивает. Русские мы. Да ладно тебе, русские, русских без акцента не бывает, кончай прикалываться. Ну хорошо, говорю, с Кемпбелла мы. Подкачали левую переднюю… Мужики пьяные тоже подтянулись, полюбопытствовать – доедет ли эта телега, если случись, до Москвы. Пообсуждали, куда ехать-то лучше. Впереди – глушь, ничего нет. Надо ехать назад, помощь звать из AAA, трипулэй произносится. Ну что ж. А шина передняя свистит… нет, не доедет эта телега до Москвы. И нас еще попугивают – watch for the aliens. Мы уж их не стали разочаровывать, что мы, собственно, и сами – aliens.
Кстати, M.P. значит mile post.
«Я надую тебе до 80; на 20 она еще floats, ты жми изо всех сил до перевала, а оттуда селфоном звони в AAA. Это у тебя жена или подруга? Жена. Tell your wife to hop into the car! «По машинам!» - раздалось. И даванул я на газ. Где ползли на первой, 17 миль в час, полетели на 50. Жму. Летим. Бабах!… пшшшш… Несколько метров еще проехал, на обочину свернул. Запаска. Вот же бл…ин. Вот же делают шины в Америке. На две мили хватило запаски. Итак, что мы имеем. Всего до фриуея 17 миль. До перевала 6 миль. Сейчас 8:18 вечера. Светлого времени осталось полчаса. Берем фонарь, воду, спички; надеваем куртки и кроссовки. Лепим записку – Gone to mile 10 to call AAA. 8/16/00 8:18PM.
И пошли. 6 миль – это 10 километров. И все в гору. А… дорогу осилит идущий. Идем, беседуем о всяком разном. Темнеет… Тени какие-то… Зажгли наш фонарь газовый. Специально взяли свежий баллон – ну типа на две ночи хватит. Ха-ха.
В длинной дороге главное что. Планомерность. Это не спринт, наскоком не осилишь, а только терпением и настойчивостью. Как иностраннный язык. Для этого не талант нужен, а наоборот – некоторая тупость. Идешь да идешь. Поделил дорогу мысленно на части, и думаешь – вот уже четверть прошли… вот уже вторая четверть кончается… Нам же повезло – через полмили отметки, точно знаем, где находимся. Прошли три мили – надо отдохнуть. Устали, не устали – это неважно. План. Система. Дальше… ну дальше и есть самое трудное – третья четверть. Идем, молчим. Темно совсем уже, фонарь покачивается… На каждом углу Ульянка пробует связь – да фиг там. Да еще батарейка садится. Что, конечно, не совсем хорошо. О, вот и последняя четверть. Можно сказать, что дорога состоит из третьей четверти. До третьей четверти ты как бы еще примериваешься; после – уже все по фиг дым. Ну а мы же уже прошли третью
четверть, ура… ура…
Слева в лесу какой-то странный огонек. Ах ты боже мой, это фонарь на столбе тех самых ворот, что на перевале.
Пробуем связь. Связи нет. Ну хорошо, пройдем еще, чтоб на склон. Вышли. Внизу Castella, в прямой видимости, огни среди леса. Ура! Есть роум! Короткие гудки, однако. Несколько попыток – ура, сконнектились! Сконнектились! А ни хрена не слышно. Больше все. И 411 не соединяется… Ну что? Вниз пешком? (Да мы, собственно, не особо и сомневались.)
Сели, конечно, отдохнуть. Не на камень, так, на дорогу. Да ведь и дорога уже асфальт, чего там. Попили – и двинули. А небо… луна еще не взошла, темнота, звезды… Вдруг пролетел метеорит, упал за лесом. Хм. Шастинские места. Идем вниз… на дороге впереди – черный кот. Ну елы-палы, ну какие черные коты в лесной глуши? Ан нет, не кот это. Это дикобраз, а рядом и второй. Потрюхали от нас неспеша.
Ульянка еще метеоритов хочет. Смотри на Кассиопею, говорю, они оттуда вылетают. А нам как раз в сторону Кассиопеи идти. Ну и идем, глядим на небо, на Кассиопею.
Идем, развлекаю Ульянку рассказами.
Моя Тусня
Я в походы стал ходить, начиная с первого курса. Но тогда мы с Герой Распутиным ходили, потому что жили в одной комнате в общаге. А то еще с Саней Тихомировым – мы трое как бы из лесов происходили, Гера в семь лет на охоту у себя в Шенкурске хаживал с ребятами, а Саня, соответственно, из Карелии, нам эти питерские леса – вроде парков. Но потом как-то мы с Герой перестали тусоваться. А тусовка стала такая– Ник, Кротов, Матяш и я. Что же, собственно, между нами общего? Кротов – альфа, ему любая баба даст мгновенно; мы с Ником – типа беты, скромные, тихие, ироничные; Матяш вообще смешной иностранец, венгр. Что же общего-то? А я к такому выводу прихожу, что мы интеллектуальной элитой были на курсе. Только вот мы-то этого не знали. Просто были как бы самые продвинутые. На самом деле нет, на самом деле, гении где-то там тихо вызревали… но я говорю об общаге, а не вообще. В общаге нам больше не с кем было обсуждать вопросы, кроме как друг с другом. Да ведь там у нас как, на матмехе. Есть группа *1 – алгебра, геометрия, анализ, логика. Есть группа *2 – матфизика, вероятность, диффуры там какие-то – науки второго сорта. А есть и третий сорт – вычислительная математика. Кибернетика и компьютерщина тогда были наособицу – вроде чудаков. Но был и последний сорт – «преподавание математики» - созданный специально для особо тупого замдекана Волкова; и мне известен только один человек, рискнувший взять себе такую специальность, Юра Р. Ну а мы были этими самыми. Первыми в первой группе. Только, повторяю, мы этого не ощущали. А вот это вот первенство тех, у кого бицепсы потолще, оно как-то игнорировалось – что, конечно, ребятам с бицепсами было обидно. Гера Распутин все любил меня как бы подначивать, какой я, мол, хилый. Пошевеливал своими красивыми бицепсами. А нас этот вопрос к тому времени совершенно не интересовал, нас больше интересовал, скажем, пример неизмеримого множества, который так любил наш учитель матанализа Гаральд Исидорович Натансон. А Гера был где-то там, внизу. На кафедре вычислительной математики. По-нашему – из кубиков картинку складывал. Хотя, конечно, именно Гера стал кандидатом физматнаук. И на самом деле он довольно сильно продвинулся – я смотрел, что он такое пишет – сильно продвинулся. Не знаю уж, кто еще среди его коллег мог понять такие штуки, как кольца да идеалы… не знаю.
Прошли 8 миль. Это еще не половина. Дорога – 16 миль, да на самом деле еще по поселку миля. Время – 0:40. Хорошо идем! Восходит луна.
А рассказы продолжаются… Мы как пилигримы у Чосера – красим дорогу рассказами. Ну и луна светит тоже, веселее как бы идти.
Как Я Стал Ленинградцем
После матмеха я поступил инженером на Ленинградский Металлический Завод, несмотря на то, что был женат и имел ребенка. Вы не понимаете. Я же не питерский. У меня прописки не было. На завод я распределился, потому что не захотел в аспирантуру на алгебру, а захотел на матобеспечение ЭВМ, тянули меня ЭВМ как наркотик прям. А туда меня не взяли – кто меня там знает, если я на кафедре алгебры был? Ну вот и пошел на завод. Но тогда я был не женат еще. Вова Кротов был женат, поэтому его в аспирантуру не взяли, не ленинградец опять же. А на заводы холостых брали. Был даже такой завод «Русский Дизель» – туда всех евреев брали запросто. Женя Данцин так и зацепился за Питер. А я вот попал на завод. Но потом я женился, и думал, что меня не пропишут – прописали почему-то. Но вот жилья мне, конечно, не давали, и приходилось снимать. А подите поснимайте жилье с ребенком, да на зарплату начинающего инженера. Короче, меня все это достало, поехал я в Ухту и Сыктывкар, нашел сразу два или три места работы, и, довольный, вернулся в Питер, чтобы сказать гудбай. Там, на Севере, мне сразу квартиру давали. Но в этот момент произошла Агрессия На Кипре. А именно, в связи со слабохарактерностью тогдашнего президента Кипра архиепископа Макариоса турецкие войска вторглись на остров и аннексировали половину Кипра (как Руслан Абрамыч Хазбулатов когда-то предлагал национализировать половину КрEмля). По интересному стечению обстоятельств два советских военных корабля (не могу сказать, авианосцы или там броненосцы) стояли на приколе в Севастополе – им меняли главные турбины. А турбины эти делаются у нас на заводе, в 25-м цехе. Так вот, в самый такой момент 25-й цех загорается, да и сгорает дотла. Тушить его не дают оцепившие его гебисты – видно, крутые там были турбины. И все. Полкипра остается в лапах турков, а завод остается как бы ни с чем. Но есть же Партия! И партия помогает заводу – чтобы ценные кадры не уволились, заводу подбрасывают некоторое количество квартир, типа из резерва обкома. В квартиры эти, конечно, переселяется нужное начальство, а в их квартиры перселяется менее нужное начальство, а в их квартиры переселяются достойные рабочие, а уж в их освободившиеся коммунальные комнаты и поселяют таких лохов, как я с семьей. И на мое заявление «прошу уволить в связи с отсутствием жилплощади» я получаю жилплощадь в Ленинграде, постоянную прописку – и все, так сказать, сопутствующие права человека.
Ну вот и семь миль. Пора отдохнуть. Сидим на асфальте, спина к спине… ноги немножко немеют. Ничего, ничего. Посидели – и дальше пошли, как Аввакум и Марковна.
Рассказ Родителя
На лето мы дочку нашу полуторагодовалую отправили к бабушке с дедушкой; да и с жильем были большие проблемы – с одной квартиры нас согнали, там у хозяйки, пожилой тетки, хахаль ейный в Сестрорецке повесился и поджег дом, так что ей пришлось возвращаться в свою квартиру, а другую комнату все было не снять. Снял наконец, на Суворовском, рядом с Таврической и булочной; в квартире была одна сумасшедшая соседка, но безобидная, в церковь все ходила по своему слабоумию. А хозяин комнаты оказался сыном последнего хозяина Макаровских бань, что в Архангельске – куда я все детство ходил, сидел там в очередях по три-четыре часа. Один ходил, я же безотцовщина. Ну и когда мы эту комнату сняли, в порядок привели, получили мы обратно нашу дочурку. Но она такая избалованная приехала – ужас. Ночью ее положено было таскать регулярно на кухню, где ей было положено давать сладенькую водичку. Без этого она не спала. Требовательная вообще была и строгая. Так просто не сидела в своей кроватке, все ей чего-нибудь надо было. Было у нее в языке всего два слова - "ка" - "тащите меня туда, куда я показываю", да "чизи" - "конфеты". А однажды мы на кухне с женой что-то там делали – ну, наверное, я посуду мыл, а она суп варила. А дочурка наша одна в комнате была, в своей кроватке; проснулась – никого нет, никто не бежит ей подавать то да се. Так она тогда взяла да свою любимую куклу, Наташу, от злости всю обосрала. Что любопытно – не выкинул я эту куклу, а вымыл. Похоже, мне и дочурку было жалко, и куклу тож.
Ну и вот, и вот уже – уже всего четыре мили на столбе. То есть, нам идти осталось – пять. Нет-нет, на асфальт мы уже не сядем. Нам не встать будет. А идти нам надо. Посидели на камне, помолчали – и дальше надо, надо идти. А то уснем. И надо говорить что-то.
Божатка
Мы, городские, конечно, избалованные. Моя мать вспоминала, что они из Тереховской до уездного центра Кириллова запросто доходили за ночь. А там сорок верст, то есть, километров. Верста – это практически километр. Когда взяли брата моего дедушки, тоже Василия (поп был вечно пьяный, да мало дали, и вот он двух братьев окрестил одинаковыми именами. За что и мой дедушка пострадал), а взяли его за то, что в кругу подруг, во время пьянки, ляпнул он – «вот белые придут, так вам покажут!» – его жена всю ночь и шла пешком до Кириллова. А божата уже в Вологду увезли. Когда она приехала в Вологду – ей сказали – поздно ты пришла. Пушшон в росход. Божатка – это по-вологодски крестная, у моей матери она была крестной. Божат – крестный, соответственно. Вскоре и за дедушкой пришли, и за бабушкой пришли. И за матерью моей пришли. Ей 18 лет было, самый бы возраст на Беломоре сгинуть. Да мать убежала – сиганула в окошко и убежала. Убежала, скиталась по лесам какое-то время, пока не встретила там знакомых и не уехала в Архангельск к старшему брату Павлу. Павел на лесозаводе работал.
Идем дальше, дорога уже почти плоская, идет как раз вдоль скал. Вспоминаем – а что мы ели на завтрак, обед и ужин при советской власти. Молочные кафе тогда были, столовки… Вот знак – 1 миля. И еще одна – всего две. Две мили. Луна аккурат вдоль узкой дороги светит, в дополнение к нашему фонарю. У Улечки мозоль на пальчике, и сил нету. Перешнуровываю ей кроссовку. Лежа. Сесть – никак, не получается уже сесть, а вот лежать еще могу.
И вдруг здрасьте – подъем. Вот подъема мы не заказывали. Конечно, греет мысль, что, собственно, идти-то уже почти ничего. Но надо, надо идти. Ну вот и дома показались… Огни заправки Шеврон.
3:08. Все, пришли. Телефон. Звоню в ААА, сидя на земле. Ну приедут, ну ждем. Заправка, собственно, закрыта – а так надеялись на кофе или там что-нибудь. Да хрен с ним, на лавочке посидим. Не холодно. Сижу на скамейке… Улечка спит, голова у меня на коленях. Сзади, за спиной – цветы какие-то, в цветах сверчок скворчит. По пятой несутся шаланды. Нашей машины нет. Подъезжает белый фургон, на секунду останавливается около урны, метнул мусор, резко развернулся, уехал. Тишина.
А вот и за нами грузовик. Лысый дедок, такой… как типа у нас инженера из отдела главного технолога. Ведет лихо – гонщик, блин, что ли? Сцепление взыкает как бензопила на сучке. И рассказывает нам интересные такие подробности – был бы у нас некий ААА+, так вообще все бы бесплатно было бы. Ну а так, знамо дело, придется раскошелится – а, у нас выбора нет, чего там.
Доехали, конечно, быстро; еще милю вперед пришлось проехать, чтобы найти место развернуться. Перед погрузкой я выволок из холодильника апельсиновый сок, и выпил чуть ли не всю картонку. Улька пить не хочет, стоит, улыбается истерически-блаженно. Как кошка после родов. Героическая женщина у меня! 17 миль – это ж 28 километров. Ну-ка, 28 километров по горам, а?
Времени – начало пятого. Едет первый лесовоз, на смену. В лесовозе – красивый крупный молодой мужик, с рыжей бородкой, аккуратный, причесанный. Будто на киносъемку собрался. Рассказали ему про наше приключение. «И что, - говорит он, - эти бомжи (bums) did not offer you a ride?» Помахал рукой, уехал. Еще один лесовоз. Там водила уже, конечно, в курсе – у всех же СВ радио! Остановился, посочувствовал тоже.
Ох, похоже, пойдет по горам легенда о несгибаемых русских туристах. Obliko Morale.
Погрузили мы наш грузовик на его грузовик. Работа непростая – затащить его, когда у него две шины спущены, потом закрепить колеса цепями… Улечка говорит – всегда драматично смотреть, как наш грузовик на платформу затаскивают. Ну да, это да. Что да, то да. Волнительно. Перед затаскиванием мужик закрепил руль ремнем безопасности.
И поехали. Качаемся, дорога петляет, качаемся… Фары высвечивают сосну впереди, в круге света сосна бледнеет, превращается в пихту, пихта совсем бледнеет до белого, съеживается как бумажная и проваливается назад, как смятая декорация. Вот луг. Идет стадо коров. На них сверху налетает стая золотых рыбок. Коровы в панике убегают. А вот великий французский архитектор и дизайнер Водин. Сторонник классицизма и готики, а точнее говоря – готического классицизма. Над рококо он просто смеется. А высмеивать в те времена было небезопасно. Королева, легкомысленная, дура, предпочитает легкий стиль, воздушность, рококо – а это-то Водин и высмеивает. Сидеть бы ему в Бастилии, кабы не революция.
Улька меня все тянет в свою сторону, когда я заваливаюсь на водилу да на рычаг передачи. Уп! Очнулся. Сна ни в одном глазу. Дорога – справа пропасть – наклон наружу, да левый поворот, а на грузовике еще сверху наш грузовик – все вместе так и клонится. Одна надежда на старика, на его желание еще пожить. Это только в молодости кажется, что в старости жить нет никакого смысла. Вы попробуйте доживите, может, и передумаете.
Ну и правы мы оказались – довез нас старик обратно до Dunsmuir. Ага, мимо того багги с черепами, мимо конторы шерифа, мимо городских часов. Повез он нас в мотель заночевать. Но мотель, Дубовый Трактир, Oak Inn, закрыт до 7 утра, а сейчас только 6, в ущелье еще темно. Ну хорошо, ну ладно, доехали до Travelodge Inn.
Звоню. Выходит перепуганный индус. Мне бы комнату до 12. А индус боится меня, вижу. Нехотя так достает бланк, а сам все на меня так поглядывает, не знаю уж, пистолет у него в кармане, или кнопку какую хочет нажать. Вид, наверное, у меня соответствующий. Рассказываю ему историю про 17 миль – нет. Не верит. Стал я заполнять бланк… имя… адрес… фирма… бросил, выбежал к машине, выгрузил Ульянку, умывальные штуки, тапочки – и визитную карточку нашего водителя. Увидев все это, индус наш оттаял, поверил типа. $52 за комнату. А хорошо в гостинице! Ванна есть… залегли туда, в горячую воду, поотмокали, поотогрелись… ну и спать… А как насчет? Ну это пожалуй вряд ли выйдет…