И ничего, ничего, в 8:10 уже вышли на тропу от парковки. На парковке семь машин стояло – что означает, что человек 14 уже ушли наверх. За нами шли, потом обогнали, двое таких, подтянутых, спортивных, с рюкзаками, с лыжными палками – тропу торить, типа. А мы что, мы народ домашний, простой, в кроссовках да все с тем же пикниковым рюкзаком, только разделочную доску не взяли почему-то. Оказывается, что та крутая тропа прямо по склону вверх, которая так пугает, если глядишь с дороги – она не то, это нехорошие люди напрямки по снегу скатываются, а это неправильно. Надо – траверсом, по хорошей тропе, чуть ли не на инвалидной коляске можно проехать (впрочем, как выяснилось, далеко не везде).

Прошли этак метров сто – траверсом по склону, среди толстых коротких горных сосенок, потом небольшое плато, дорожка – как в ЦПКО – «ну шо за горы, все плоское» – восклицает моя милая спутница. Да, действительно, шо за горы такие. Идем себе по гребню. Снега нет – август же. Постепенно, конечно, возвышаемся над реальностью. Появляются на горизонте смутными рядами отдаленные горные массивы; между ними синеют озера, кое-где сверкают небольшие снежники. «Соседняя гора» вдруг оказывается небольшим холмиком где-то под ногами. Идем. По гребню идти хорошо (в августе) – дует ветерок, не жарко и не холодно. Подошли к жандармам. Торчат из горы в стороны такие ромбики, торцом как воткрутые в скалу. Дальше – бараний лоб с каким-то глазом, так загадочно глядевшийся снизу, с шоссе, от озера Хелен. Глаз этот, конечно, размером с человека. Рыжие скалы сменяются серыми – как глина кембрийская, только поплотнее будет, скала все-таки. А вот и до снежника дошли – лежит такой длинный язык. Почему он снежник? Ведь не растает уже? Мог бы стать и ледником… или для ледника нужны более толстые слои, а то и больше тысяч лет. Пик Лассен, как выясняется, извергался в 1917-м году, и, небось, снежник этот тогда весь растаял – вместе с другими, под горячим пеплом.

Хорошо по гребню – тропа устойчивая, морены и сыпухи – все сбоку, а ты гуляй себе вверх по твердой почке. Выходим на ровную площадку, закрытую скалами от ветра, останавливаемся перекусить трейлмикса и водички попить. Бегают бурундучки. Иногда становятся на задние лапки, и тогда, конечно, хочется назвать их евражками, как в нивхских сказках, которые рассказывал Николай Владимирович Литвинов в «Радионяне». «А теперь, дружок, я расскажу тебе нивхскую сказку про евражку и водяного паучка. Задумали однажды евражка, козявка и водяной паучок…» Да, хорошо, но что же они тут едят-то, посреди горы, тут трава никакая не растет! Зачем они тут – как леопард на Килиманджаро – ради понту, что ли? Не верю! Ни а да. Понятно, что они едят. Они наши орехи едят. Только это одна евражка увидела, как мы трейлмикс достали, так тут же к нам, в глаза заглядывает. Ну как не подать голодному! Вот так вот идет американский турист по таиландскому пляжу, встречает голодных ребятенков – и думает – а что же они тут едят? – не догадываясь, что едят они ровно то, что американский турист им даст. Конечно, по правилам, кормить животных нельзя, пусть лучше сдохнут. Да пошли бы они с этими правилами. У евражек, конечно, свои порядки тоже, как у советских фарцовщиков. Наша евражка, кормящая мать, кстати, другую (или другого) отгоняла только так. Причем, сама евражка ни хрена не ест. Напобирается полный защечный мешок – и бегом к своим евражатам, под камушками сидящим. Выгрузит там – и назад! А может, не евражата у нее, а просто продуктовый склад -–за день-то столько богатых туристов пройдет, а зима на Лассене долгая, в середине июня еще все озеро внизу льдом покрыто, и кругом снега, и на Bumpass снега.

Дальше, после площадки, тропа идет полого; по этой тропе та, вторая евражка, которой ничего не досталось, долго за нами гналась, и я, конечно, ее тоже угостил.

Ну вот и как бы вершина. Не самая, конечно, а мягкая часть – осыпная. С вершины видать Шасту в дальней дали, гребень, частью которого является и пик Лассена, 10500. Но надо, конечно, на более высокую вершину, метрах в трехстах, скальную. К ней идти по глубокому снегу, правда, в августе он плотный, и тропа протоптана. Несерьезно. Нет, конечно, немножко серьезно, но все-таки это снежник, не ледник, никаких там рандклюфтов да бергшрундов… ну да, по краю течет ручеек, и, наверное, надо по закраине аккуратно ступать, но дело небольшое, ну разве что ноги промочишь. Ну прошли по снегу, и на вершину. Сначала я запилил не совсем туда – уже ползти приходилось по скале, а внизу крутая сыпуха, не кайф. Ну, проползти можно, но не нужно. Мы не альпинисты. Пошли с другой стороны, где скалы не так круты, там просто сыпуха среднего размера. Немного поднялись - кое-кто сзади визжит – «я туда не пойду!» Ну так и не ходи, голубушка, я один дойду, тут недалеко, не заблужусь, авось. Нет – идет! Идет! Страшно – а идет! И дошли мы до вершины вместе!

На вершине сидит человек пять, отдыхают, фотографируются, смотрят окружающие виды. Под нами – кратер вулкана 1914-1918 годов. Вскипевшая и застывшая черная лава (базальт), желтые какие-то кучки – пепел. На самом краю скалы стоит военная железяка фаллической формы, раскрашенная по мудрому военному обычаю в защитный цвет – зеленое с коричневым. Скала, конечно, коричневая, но зеленого ничего нет как минимум в радиусе километра. И штуку эту, если приглядеться, видать и с шоссе.

К скале прикована цепь, на цепи стальной цилиндр, в цилиндре записки героев, сумевших добраться до вершины. В основном – визитные карточки. И мы оставили записку – «the first Russians on Lassen». Достали трейлмикс наш, водичку, сок, балдеем, видео снимаем и фотографии. Тут как тут – местный евражка. Этот вообще уже чуть не в рот лезет – Улька меня с ним нос к носу фотографировала.

Ну что, ну выпили сок, ну поели – ну и пошли назад. Насладившись горизонтами. А навстречу по тропе, в нижней ее части – толпы народу. Один несет ребенка на руках, другая в резиновых тапочках шлендает… Сомнительно, конечно, что они доползут – но вот ходят же толстые бабки с детьми на мысе Фиолент, где сначала просто хочется лечь на землю и вцепиться в оную всеми четырьмя лапами – идея спускаться со стометрового обрыва куда-то вниз к скалам кажется бредом – а привыкаешь.

Спустились… вроде и не устали – а очумели. А тут доска объявлений. Там вся правда-матка про евражек. Что они, мол, разносят бубонную чуму по всему парку, кто их тронул, тому каюк на хрен. Бубонная чума, подумать только! Она же – Черная Смерть! Yersinia pestis! В США каждый год человек 20 от бубонной чумы помирает, оказывается. И все от горных белок, которых мы евражками окрестили. Точнее, от их блох, Oropsylla montana.

Сфотографировались мы с Ульянкой у озера, того самого, в котором гора отражается, двинули домой, чайку попили… Ну что, теперь мы крутые? Можем лазить на гору? Вах. Ну поехали в поселок Мансанита, в баню. У нас-то на кемпграунде душа нету. В Мансаните туалеты с унитазами, озеро теплое – правда, гряязное… Душ у них раздельный, пришлось много монеток потратить. Купили мороженого, воды, льда, газу. А пока Ульянка мылась, я ей кружку купил сувенирную, с видом пика Лассен. Продавец говорит – откуда? Из России, говорю, и пытаюсь, говорю, от акцента избавиться. Не получится, говорит продавец, у меня, говорит, бабушка, 93 года, с двадцатых в Америке – и до сих пор итальянский акцент. Ну что же, хорошая перспективка намечается.

После баньки блаженство, сидели у костерка, пили вино, ели барбекью, темнело…