Рассказ Татьяны Юрьевны. Vladimir Patryshev |
Я попробовала еще поступить на вечернее, но там надо было обязательно где-нибудь работать на полную ставку. Я пошла, походила, попробовала куда-нибудь устроиться, но везде требовались какие-то маляры, токари и мотальщицы, так ничего путного и не нашла себе.
Поэтому в августе я уже ехала на поезде домой, к маме. А мне домой далеко ехать, да еще и с пересадками. Поезд идет вдоль леса, и я сидела, глядела в окошко, как заходит солнце, и думала, как я через год снова поеду и буду по дороге смотреть на те же елки. Со мной в купе еще были девочки и один парень; они тоже не поступили и ехали домой. И проводник Серега тоже к нам заглядывал; вагон почему-то был полупустой, ну бывает у нас, то густо, то пусто. Никому же не интересно, чтобы порядок был, как есть, так им и ладно.
Вечером ребята выскочили на какой-то станции, купили вина, да мы сделали еды какой-то, и мы сидели, разговаривали. Вина было много, и я не заметила, что выпила слишком. А я когда выпью, становлюсь очень ласковая. Проводник Серега только не особо пил, потому что ему же нужно было на станциях выскакивать, флажок держать. Я тоже попробовала флажок подержать, но меня уже пришлось Сереге держать, чтоб не выпала.
Дальше я не помню, а проснулась я в проводницком купе, точнее, это он меня разбудил, потому что подъезжали к крупной станции, и к нему могли заглянуть проверяющие. Уже светало, и я увидела, что он со мной сделал. А он еще и ругается на меня, что я его не предупредила про мою девственность. Сам изнасиловал, и сам же еще и ругается, будто это я ему виновата. Я, конечно, ему ни слова не сказала, оделась и ушла.
А мне надо было потом высаживаться в одном городе, областном центре, и мой следующий поезд только на следующее утро. Но в этом городе у нас полно родственников, так что ничего. Анна с Анатолием и детьми, Валя с Сергеем, у них как раз маленький ребенок родился. Я пошла к Вале, давно ее не видела. У Вали гостила свекровь, тетя Надя. Сама Валя, как назло, уехала на выходные с ребенком в деревню, навестить свою маму. Так что малыша-то я и не увидела, посмотрела только фотографии, какие ее муж Сергей сделал, да кроватку с игрушками.
Днем я пошла походить по городу. Там такие тополя насадили вдоль главной улицы, около здания исполкома, да и все как-то подкрасили. Не Ленинград, конечно, но все-таки, очень прилично все стало выглядеть. Да все равно глушь. И народ по-прежнему такой же, ходят какие-то в ватниках, матерятся, ну тут уж ничего не поделаешь.
А в гостях же у нас, сами знаете. У меня еще со вчерашнего голова не прошла, но отказываться нельзя, приходится уважать, а то обидятся. Тетя Надя все рассказывала мне, какая ей невестка хорошая больно досталась; будто я так не знаю, какая Валя, мы с ней, можно сказать, росли вместе. Валя – моя троюродная сестра, ее бабушка моей бабушке сестрой приходится. У бабушек еще есть две сестры и один брат; брат погиб на войне, а две остальные сестры разъехались, одна в Пермь, другая в Астрахань, и с ними у нас никакой связи нету.
Ну, я отвлеклась от главного. Тетя Надя мне все наливает, да и они с Сергеем не отстают, ужас. Потом я легла спать в комнате, на диван, около окна, смотрела на звезды, как они плывут. Закроешь глаза – все равно плывут. Только заснула, как чувствую, кто-то шевелится. Я чуть не закричала. Это Сергей оказался. А что делать? Закричать – тетя Надя проснется, в окошко выпрыгнуть – оно закрыто. Что мне оставалось делать? А я проснулась от того, что Сергей руку просунул мне под ночнушку, и там нежно так водит мне по груди. А грудь у меня хорошая, а очень красивой формы. Вообще я считаю, что грудь у женщины – это ее гордость. Некоторые не обращают внимания, а некоторые стесняются, что она у них там маленькая или большая. Ведь главное же не в этом. Ну ладно, а Сергей молчит, сопит, и гладит мне грудь, и пальцами вокруг сосков водит. Мне ее еще никогда никто так нежно не ласкал; вот я и лежала тихо, только горло все время пересыхало. Потом Сергей стал и дальше меня оглаживать, а я все лежу тихо. Он, наверное, думал, что я и не возражаю, следовательно. Вот так вот и получилось, что он меня тоже изнасиловал. Я даже никому сказать не могла.
На следующее утро он, конечно, ходил виноватый; проводил меня на вокзал, занес мои вещи, но ни слова не говорил, и вообще в глаза не смотрел. Понятное дело, теперь ему стыдно. Мог бы и раньше задуматься, не пришлось бы стыдиться.
Вечером я уже была дома. Мне предстояло прожить год спокойной, провинциальной жизни; ходить в гости, принимать гостей, готовить, печь пироги, гулять с сестрой по центральной улице, работать на полставки в каком-то тихом учреждении, куда меня папа устроил лаборанткой. Ну и, конечно, надо было учиться, готовиться к поступлению, чтобы не пролететь опять. Я решила теперь думать только о себе, и ни на кого и ни на что не обращать внимания. Я, конечно, пожаловалась маме на свои невзгоды, но мама восприняла это совершенно равнодушно, как будто так и надо. Я этого ей никогда не забуду. Как так можно? Как будто это так и надо, что со мной все это случилось. Еще спасибо, не заявила мне, что я сама же и виновата.
Зато мне мама очень помогла, когда я обнаружила, что беременна. Она меня отвела к знакомой врачихе, немке из Казахстана, и та тихо, без сопровождающей обычно такие события городской огласки, сделала мне аборт. Все равно, конечно, ощущения очень неприятные. Тебя, как ощипанную курицу, потрошат; и чувствуешь себя после этого какой-то вялой шкуркой на подоконнике. Ну а так – было нестрашно, ничего. Главное, конечно, что никто ничего не узнал. Даже папа был не в курсе. Если бы он был в курсе, он бы меня, наверное, убил. Ну или я не знаю.