Московская Олимпиада

Московская Олимпиада

В июне 1980-го года мы с друзьями поехали на Кавказ. Я не буду описывать Кавказ, для этого есть Пушкин и Лермонтов; а чтобы писать их слогом, надо начинать с того, что к пяти годам бегло говорить по-французски – я же в пять лет только начал поправлять по книгам мое деревенское произношение – так что увольте. Меня только, как математика, всегда удивляли размерности. В городах человек живет, как древний грек – в двухмерном мире; высота обычно сочетается с длиной или шириной – и опять получается какая-то плоскость. Две прямые или пересекаются, или они не прямые. А у древних египтян, мне кажется, даже и с двумя размерностями были проблемы – площадь четырехугольника они меряли не по твердому греческому алгоритму – разбить на два треугольника и умножить полвысоты на основание – нет, в зависимости от того, какую заплатишь взятку, древнеегипетская налоговая могла тебе умножить сторону на высоту, а могла и диагональ на диагональ. Греки-то хотя бы планиметрию знали, и жили вот в таком же, как мы, мире, состощем из расположенных в различных позициях плоскостей.

А приезжаешь ты в горы – и тебя вдруг окружает трехмерный мир. Только надо, конечно, забраться куда повыше, туда, где цирк полусферой (четвертью, конечно), с языком ледника посередине, окружает тебя, и чувствуешь себя какой-то мухой, а точнее – клопом, из-за своей встроенной двухмерности. Может быть, горные жители, типа сваны, и мыслят по-другому, потому что в трехмерном мире живут. Не знаю, нам, жителям равнин, их горное мышление не понять, видимо.

Можно еще брать в качестве третьего измерения время, как Эйзенштейн учил – сложить кинопленку кадр к кадру и мысленно рассматривать получившиеся фигуры. Исторический взгляд на вещи, типа.

Да, так вот, про горы я не буду. Мы, в принципе, поехали туда, чтобы смыться от олимпийского этого шухера, особенно хотел смыться Матяш, венгр, который работал в Москве и жил там в доме для иностранцев, с бдительной консьержкой и хитрым охранником на парковке. Этот охранник почему-то Сан Саныча Титова всегда брал на проходе, когда тот пытался пробраться "в гости к иностранцу". Когда мы возвращались с гор и заехали по дороге к Матяшу домой, в его квартире, где две недели никого не было, на кухне стоял еще горячий чайник – но больше никаких следов чужого присутствия. Матяш потом вскоре двинул в Венгрию, отдыхать от греха подальше, а я вернулся в Питер.

У нас в городском комсомольском оперотряде всех мобилизовали на "обеспечение безопасности олимпиады" – с отрывом от работы. В первый же день загнали в гостиницу "Спутник", на Мориса Тореза, где мы сидели и слушали глупые речи гебешника. Гебешник рассказывал нам, как проявлять бдительность – мол, вчерась в гостинице на пол подбросили пакет с пирожками, одна тетка подобрала, пирожок съела и отравилась. Это их в школе КГБ такой параше учат. Под пирожками, очевидно, подразумевалась запрещенная литература, скажем, баптистский Новый Завет. Сейчас-то им бы проще – напугали бомбой – и все в порядке – но тогда, видимо, и слово "бомба" было слишком страшным.

Просидели мы денек в этой гостинице, а на следующий решили заняться снова своим лю-бимым делом – борьбой с наркоманией. Тем более, дела было много – у меня в картотеке 2500 карточек примерно – я к тому времени был начальником штаба, и девочки усердно переписывали сведения на задержанных из многочисленных журналов на карточки – под моим руководством. Капитан Марычев мне помогал иногда – он их всех наизусть знал, и, прям как Глеб Жеглов, называл адрес и год рождения персоны с почти любой карточки. Но бумаги – бумагами, а надобно и дело делать. Олег Петров, командир нашего оперотряда, толстый и добродушный, как Белуши, и ушлый, как гебист, и предложил – что мы будем дурака валять в гостинице, когда столько дел у Некрасовского рынка.

На самом деле мы не сразу попали на Некрасовский рынок, а несколько дней посидели в "пятерке", послушали баек капитана Маринина, который очень любил порассуждать на общефилософские темы – наверно, за эти рассуждения и был он капитаном, а не майором. Да за то, что не пил с ребятами. Остальные ребята были жуть как серьезны – однажды во дворе, т.е. на Дзержинского 42, в углу, развели они костер, стали там жечь секретные документы – но глупо же, угол работает как труба, и их полуобгорелые секреты стали вздыматься на уровень второго, третьего, четвертого этажа и разлетаться уже в соседние дворы – мы смеялись, а ребята только что не стреляли по нам, пытались подпрыгивать и ловить разлетавшиеся бумажки – нам при этом ловить их не давали – секретные же бумажки-то. Секреты они, конечно, хранили – скажем, "дорожки" для ЦАБ, т.е. коды, наз-ва-ния городов, с помощью которых можно было позвонить по 2720018 или 2720019 и узнать все про та-кого-то, выдавали нам по одному на день (пока я не увидел под стеклом у Маринина эти коды на два месяца вперед и не списал украдкой в записную книжку – в тайне от присутствовавших тут же ментов). Ездили мы и на засады – засада состоит в стоянии весь день в подъезде, а не то, что там в кино показывают, баррикада да стрельба. Какая стрельба в 1980-м году! Тогда и оружие-то только у гебистов было, они и стреляли кого им надо было, как я понимаю, партийных деятелей в основном, Машерова да генерала Голодеда да кого-то там в Туркмении...

Добрались мы наконец до Некрасовского. Там в те поры была полная монополия азербайджанцев из Ленкорани. Нет, не на самом рынке, на рынке держал монополию тамошний мент, а я имею в виду – вокруг да около, куда люди ходили за анашой и таблетками, так как на Кузнечном было им уж совсем стремно. Мы хватали, конечно, в-основном простых русских парней, которые тут же во всем признавались, но, так как на них ничего не было, то их и отпускали через часик без лишних там... нет, конечно, тут же им садились на хвост и снова задерживали, хватая с двух сторон за кулаки, чтобы не вытряхнул... но это все фигня. Интереснее было брать азербайджанцев. Да не с чем. У иного даже паспорта нету, а есть мятая бумажка – "предупреждение о недопустимости хождения без паспорта", заполненная карандашом. С такой бумажкой и с "билетом на самолет на завтра" один наш клиент больше недели маячил перед нами, а один раз пришел сам в шестое отделение, это около Гостиного, чтобы навестить сидевшего там в КПЗ родственника – и предъявил все ту же бумажку. Думаю, он еще и другие
им бумажки предъявлял, но ущучить ментов – дело самое сложное, мне это частично удалось только пару раз... ладно. У рынка тусовались, правда, какие-то более левые кадры, основная торговля шла у концертного зала "Октябрьский". Стояли беленькие жигули, в них сидели два-три азербайджанца, клиент садился в машину... Они почему-то работали без охраны – как это делали когда-то торговцы с Кузнечного, у которых на каждом углу стоял кто-то на стреме, и подойти к машине было невозможно. В принципе и так довольно глупо – задерживать руками машину на широкой Лиговке, где все просматривается во все стороны – но нам просто было интересно жить. Один раз мы бросились на эту машину у Некрасовского, но Рафик, который сидел за рулем, даванул на газ и чуть не задавил Сергея Осельцова, который как раз оказался у переднего бампера. Его до того, этого Рафика, уже задерживали, он одному предъявил паспорт на имя Рафика Мамедова, другому – права на другое имя и фамилию – и все насмехается как будто. Такой красивый, умный, худой.

Нам все это дело, конечно, в азарт, и мы уже регулярную засаду устроили в подъездах противоположной стороны Лиговки и часами следили за этими мудаками. Наконец – да, машина стоит, двигатель выключен, дверь открыта. Мы рванули из нескольких подъездов, тот же Осельцов лихо сунул руку в открытое окошко и выдернул ключ зажигания – все! Попались. Отвели их в помещение ДНД на какой-то Советской, за концертным залом. Там длинный пустой подвал, одна железная дверь открывается – и ты бац – в помещении ДНД. Пока документы проверяли, я подсел к одному из них, к Рахиму (по документам), спрашиваю – Рафик давно в Питере? что-то, мол, раньше его не видать было. Какой Рафик? Я не знаю никакого Рафика. Ну и т.д., разговор в пользу бедных. Тот же Рахим скалится: – да вы хоть консервным ножом вспаривайте машину, ничего вы там не найдете никогда.

Ну Рахим ладно, его и отпустить можно, что ты ему приклеишь, действительно. А Рафик в туалет попросился, ну отвели его ребята в туалет. Рахима отпустили, кто-то там еще был, отпустили. Потом меня ребята зовут – иди, добавь этому гаду. Рафик в туалете уже вся рожа в крови. Ужас вот в чем – ударил я его в живот – а там что-то такое мягкое, как кисель, и кровь выступила. А Рафик упал – хоть и несильно я ударил-то. Да и до меня, конечно, тоже били. И кровь течет. Мы его на улицу выволокли, он в плаще, так что на полу крови не было... да коли бы и была – никто не увидит. И уже на улице мы его как бы нашли избитого. Марычев вызвал там скорую ему – да, в общем... Его за три недели до нас сильно порезали, весь живот был в швах, только зашили – а мы добавили – швы разошлись, перитонит... Уже было не до наркотиков там, надо было отмазываться – но в ментуре это привычное дело. Марычева загнали тут же в Афганистан. Я до сих пор не знаю, вот этот депутат Марычев, директор клуба Сталепрокатного завода – это тот же капитан Марычев или нет. Потому что с тех пор мы не виделись никто – разошлись и больше никогда не приходили. Я почему знаю, что никто? Пару раз позвонил ребятам – нет, все, все завязали с этим делом.

Так что, может, оно и к лучшему – не старушку же, в конце концов, а наркодилера.

Был в Баку несколько лет спустя, гляжу – он идет навстречу, в том же бежевом плаще.

Показалось, конечно, я тогда как раз к вечеру с ангиной слег.