Дорога 180, Sierra Nevada

Vladimir Patryshev
vpatryshev@yahoo.com

Я на пятницу взял отгул, и в принципе мы могли бы поехать в горы уже в четверг, но Ульянка вернулась со школы в 10 вечера, да еще пришлось писать ей сочинение про невзгоды китайских иммигрантов начала века – в порядке одновременно прикола и упражнения я писал его от лица дуры женского пола (female dumb), мол, я чуть не заплакала, читая, как у счастливой матери отобрали ребенка и т.д... короче, было не до сборов.

Отвлекусь на понятие "дуры женского пола". В человеческой культуре принято, что по дефолту человек – это male, straight, средних лет и, скорее всего, белый. Все остальные – факультатив. Поэтому если некто вдруг по недоразумению оказывается, скажем, черным, или женщиной, или гомиком, то это следует упомянуть. И вот нам сообщают об удивительных достижениях выставки female photographer, black artist, gay singer. И я решил впредь где надо и где не надо впрыскивать сообщения о расовой и половой принадлежности и ориентации попадающихся под руку персонажей. Даже если он белый и стрейт и мужского пола.

Да, а в пятницу утром... нет! в пятницу утром мы проваландались до часу дня! А чего там, мы крутые, мы собираемся в горы примерно за полчаса (так что впоследствии обнаружилось, что не взяли ни фонарик, ни туалетную бумагу) – и вот пожалуйста, надели наши соломенные сомбреры – и в путь!

17-я дорога сменяется 85-й... тут нужно осторожненько – на четвертое июля толпы санхозчан устремляются в ту же сторону – на Восток, в Есимити – поэтому надо их объехать. Вся толпа едет по 101-й дороге на юг (кто до Лос Анджелеса, а кто только до города-Гилроя, и сворачивает налево на 152-ю – таких большинство. Поэтому мы по 101-й не едем, а сваливаем на объездную, на дорогу для местных, которая среди нас почему-то именуется "Елизаветинское шоссе". (А сейчас мы тут живём... - окт. 2004) Елизаветинское шоссе тянется вдоль подножия холмов, параллельно 101-й дороге, на запад от нее, и в конце концов выходит в город-Гилрой. На тот раз на Елизаветинском шоссе собралось порядочное количество таких же как мы умников – но все же мы двигались быстрее, чем по 101-му большаку. В Гилрое мы тоже исхитрились – не поперли как все на перекресток 101-й и 152-й, а проехали окольными дорогами, обойдя порядочный кусок практически мертвой пробки на 152-й. Заодно узнали, почему в чесночном городе-Гилрое даже чесночное молоко бывает. Здесь выращивают чеснок, и чесночные шкурки скармливают скоту. Если скот идет на мясо – это ладно, а если на молоко и масло – то вот пожалуйста.

Нет, ну конечно, вписываться потом в практически неподвижный трафик, да еще поворачивая не направо, а налево – тоже довольно стремная задача – ну да нам ничего, мы из России. И вот наконец мы да, чувствуем себя выехавшими за город. 152-я – это такая дорога для дачников типа. По ней едут на своих рекреейшен вииклах и на грузовиках с прицепленными катерами, чтобы добраться до холмов, до гор, да и даже до Лос Анджелеса. Но тот кусок, что идет от 101-й – однопутка (ну, в смысле, одна полоса в каждом направлении), и, конечно, шаланды да автобусы двигаться нормально не дают.

Зато развлекуха есть. У дороги стоит небольшой овощной магазин, там мы и отоварились в дальний путь помидорами да чесноком да напитками, чтоб было что неспеша отхлебывать в пробке. Дальше, за первым перевалом, есть еще Casa de Fruta, в которой тоже продают всякую еду, всякое добро и сувениры; там же иной раз проходят индейские пау-вау – красивое зрелище! Можно даже купить стрелы и дротики – правда, эта туфта не выдерживает критики русского разума. Нет, не выдерживает. Да и наконечники от стрел отваливаются. А, неважно, нам оружие все равно ни к чему – а топор у нас уже есть. После перевала дорога становится двухпуткой, и все начинают активно соревноваться за место в первых рядах автомобильного движения.

Ульянка говорит – я, говорит, не понимаю психологии этих автомобилистов местных. Ну что ж, я хоть не психолог, а приходится напрягать свой левополушарный разум и как-то постараться постичь. Мой вывод такой. Есть два простых общезвериных рефлекса. Если от тебя убегают – догоняй; если к тебе бегут – удирай. Идешь по лесу, вдруг в кустах сзади шум – ты что? правильно, удирать. Идешь дальше, вдруг от тебя кто-то ломанулся – а тебе же интересно – тут же за ним побежал. Вот и вся психология водителя. Едешь, видишь впереди машину – надо догнать. Едешь, вдруг тебя кто-то догоняет – надо убежать. Это не психология, это скорее биохимия.

Мы в этот раз решили на Сьерру поехать не по 152-й, а свалить на скоростную 5-ю, и по ней докатиться до чего-нибудь такого восточного направления. 5-я отличается от всех нормальных дорог в нашей местности тем, что на ней максимальная скорость на 5 миль в час выше. Ну и водитель уже чувствует себя пилотом истребителя. Его раздражает не только тот, кто спереди и сзади, но также и тот, кто слева и справа. Я видел, как один дедушка на сиреневой длинной машине обогнал бабушку на белой длинной машине. Бабушка тут же погналась за дедушкой, и они устроили бредовые гонки на этой пятой, петляя между шаландами и цистернами. Дедушка, слава те господи, свернул где-то на 33-ю дорогу, поэтому остался жив – бабушка не стала его преследовать. Причем что интересно – до обгона бабушки дедушка очень долго мирно пилил по правой полосе – но вдруг, видимо, проснулся и начал действовать. Да, вот за это я и не люблю пятую дорогу – за глупых водителей. А так – хорошая дорога, прямая, идет по краю холмов вдоль Центральной Долины, слева видать поля, сады... на садах надписи – миндаль, мол.

А когда свернули на восток – вдоль дороги потянулись поля чеснока, помидоров и укропа. Укроп стоит такой плотной зеленой стеной. Помидоры на разных стадиях – где-то только что их посеяли, и мелкие проростки обильно поливаются, где-то они уже того, налились, а где-то и красные. В Америке, оказывается, помидоры убирают с полей красными. Идет, видите ли, такой комбайн и что-то там под брюхом такое делает, шевелит какими-то жвалами; сбоку у комбайна ну это... ну то, что у насекомых обычно сзади – и из него сыплются на платформу грузовика уже готовые помидоры. Непонятно, да? Непонятно.

А местность уже совсем плоская, дорога совсем прямая, ее пересекают какие-то "242-я авеню", "248-я авеню" – сельские дороги, кончающиеся тупиком метрах в ста от нашего большака.

Въехали мы в тихий город Firebaugh. Трудно это представить, но в Бургеркинге не было ни одного клиента. И когда я спросил, не берут ли они часом кредитную карточку, паренек даже не был уверен с ответом – но, покрутив головой, я и сам догадался, что кредитные карточки тут неуместны. Зато еда вкусная – готовят же прямо для тебя (якобы). Следующий город, вроде бы такой же тихий, как и Фаербо, выглядел как-то угрожающе. На заправке набилось грузовиков под разными углами, не подъехать, все в сомбрерах – пришлось и мне напялить, рожи какие-то мрачные, и, что интересно, на углу роятся подростки, да не просто роятся, а чуть ли не дерутся. Надо же – с России такого не видели. И синьорины какие-то шмыгают кругом отвязные. Ну нам-то что, мы заправились да поехали. А им там жить.

И вот, уже в темноте, приезжаем мы в город Фресно, по-нашему – Фрязино, столицу Фрязинского района Калифорнийской республики. В этой столице живет аж 400 тысяч жителей (в Сан Франциско меньше). В городе имеется музей истории российских немцев и есть даже памятник Давиду Сасунскому.

Мы покружили, пытаясь найти какой-нибудь мотель, среди пакгаузов, зданий московского и нижневартовского вида... вообще, этот город – какая-то варварская смесь Новгорода, Архангельска, Нижневартовска и Сан Диего. Даже зоопарк имеется. И наконец нашли мы Comfort Inn – батюшки! Вот это мотель! Чистенький, гладенький, заплатили всего сороковничек, побултыхались в бассейне – а там же жара, в этом ихнем Фрязино – вах! И утром еще вкуснейшие пышки на завтрак. И кукурузные хлопья с молоком тож. Ну прям приезжайте ребята во Фрязино. С утра мы, конечно, поехали смотреть армянский памятник. Поколесили, конечно, пока нашли. Утро раннее, дороги пустые, только на одной дороге возятся с метлами какие-то мужики в красных жилетах – а, ну понятно, вот и Bail Bond – тюрьма, очевидно, рядышком, а это – суточкики, хулиганы вышли на субботник.

Нашли, наконец, и армянский памятник. Ну если кто видел в Новгороде этого бетонного солдата в сапогах на лошаде, тот поймет. Тут, правда, больше Церетели. Очень много Церетели в этом Давиде Сасунском. Щечки у Давида Сасунского такие же, как у церетелиевского Петра Первого. Зато еще много тексту на армянском вокруг – и приведен армянский алфавит, и написано рядом, мол, Месроп Маштоц – для тех, кто не в курсе еще. И вокруг, при жарком свете солнышка Центральной Долины, стоят все эти Дома Культуры, Административные Корпуса, Сталинско-Мормонские Чудища С Башенками. Трехбедрумную квартиру в этом городе можно снять за 500, да и дом – за ту же цену. Но почему-то не очень хочется.

Ну и мы, конечно, скорей-скорей на большак, на 180-ю дорогу. На самом деле штурман у меня планировал 198-ю дорогу, но первой нам попалась 180-я – и было как-то без разницы, скорее бы вон, вон из города-призрака прошлого.

Въезжаем на центральную усадьбу парка. Полно народу, висят объявления, мол, все кемпграунды забиты. Идем в приемную (visitor center). Становимся в очередь к объясняющему господину – господин, точнее, парень – рейнджер, выглядит таким студентом-разгильдяем. Нам он сообщает, что местов ни на каких кемпграундах нету. Ну а в лесу? Ведь можно стать в лесу? Выписывает разрешение жечь в лесу костер. А где, спрашиваю, лучше в лесу, есть какие-нибудь хорошие точки у речек? Ничего наш объясняющий господин не знает – ну и хрен с ним.

Рядом – кемпграунд, все занято, висят угрожающие объявления про медведей – мол, прячьте все в железные ящики, а то придет медведь и съест. Поехали взглянули на "генеральские деревья" – сюда, в Сьерру, после гражданки приехали герои гражданской войны – Ли, Шерман, и др. – и в честь их были названы тысячелетние громадные секвойи. Одна секвойя валяется, ствол изнутри у нее то ли сгнил, то ли выгрызен – еще в прошлом веке в этом стволе стоял пионерлагерь, а сейчас туда водят экскурсии. И мы тоже пошли в ствол. Так как дерево, то на нем вырезана масса имен и дат. Самая старая – апрель 1873 года. Вырезано убедительно – сейчас таким курьером италиком никто не пишет. Кругом, конечно, толпы туристов – бррр.

Выбрались мы оттуда – и дальше по 180-й, где, судя по объявлению, свободных мест нету. Миль пять проехали, справа красивый такой луг, медоу по-местному, и пожалуйста – кемпграунд. Бабка, хост кемпграунда, нам и говорит – место есть, но только одно и только на одну ночь. Да нам годится. А пока мы с бабкой беседовали, за нами очередь выстроилась. И вот мы поехали – впереди бабка на такой тележке, на которой по гольфовым полям джентльмены раскатывают, затем мы на нашем воронке, затем китаец мужского пола с китайкой женского пола, на акуре, затем еще какие-то люди... ну вы понимаете, как пел Клячкин – и раздражает сзади давка.

А место нашли ничего, правда, близко к дороге, но ничего, под большими секвойями такими, в тенечке. Хоть и высота тысяч шесть, а довольно жарко на солнышке-то. Бегают бурундучки, все те же синие птички с хохолками. И висит надпись – медведей не кормить! Ящиков железных нету, пред-полагается, что медведи в этом месте добрые. На самом деле, это уже территория леса. Бывает парк, а бывает лес. В парке нельзя собирать дрова и ездить на велосипеде по дорожкам, а в лесу даже костры можно жечь, и в лесу медведи, как говорится, не обязаны. Опять же есть реко-мен-дация, совет, как обмануть медведя – еду положить в мешок, бросить веревку через ветку, повесить мешок на веревку и подтянуть веревку, чтобы мешок с едой болтался у самой ветки.

У бабкиного дедки спросил я карту с хайками – на хайк нам захотелось, погуляти среди лесов. А дедка и говорит – да какая карта – лес кругом, иди куда хочешь, везде можно. Ну ладно. Мы никуда и не пошли, а сели в машину, да поехали на озеро гулять.

Озеро находится в каньоне, и с дороги его видать, далеко внизу, синее такое. У озера припарковались, пошли гулять. Ну прям Вуокса в Приозерске – травка у берега, мутноватая водичка, лодки железные весельные, рыбаки сидят что-то удят, напротив через озеро такой большой пологий камень, и на нем отдыхающие отдыхают. Но рядом стоит такой типичный Артек – а что у нас Артек, то здесь – христианская хренопень, легко опознаваемая по этакому прерванному полету архитекторской фантазии. Впоследствии и оказалось – да, церковь, ну типа имени Единого Бога Христа и Его Христиан. Но таких уж чтобы христиан мы на кемпинге не видели.

Пошли вокруг озера – дорожка широкая, гладкая, красные ленточки на деревьях высоко висят – батюшки, да это же лыжня! Лыжня, как прям в Кавголово! То-то мы ужо сюда зимой приедем да насладимся до плеши, снежком да озером замерзшим. Ну а так, пока гуляем дальше – бац, озеро кончается, стоит какая-то дамба в форме такой, знаете... модуль синуса. Арочная дамба. Построена в 1909 году Иствудом, за 145 дней и 20 тысяч долларов. Забрались мы на соседнюю скалу – сложно, правда, было, потому что я в резиновых тапочках, Ульянка – в туфлях с каблуками... горные туристы, блин! Таких на Кавказе сразу в Кубань-реку бросают! Разулись, впрочем. Скалы там, в Сьерре, гранитные – когда-то, типа 150 миллионов лет назад, гранит плавился от подземного жара и вытекал такими глад-кими лбами да наплывами – а потом лбы да наплывы стали этак шелушиться – вот и образовались современные горные образования.

Вернулись на кемпсайт и сели чай пить да рассматривать только что приехавших соседей. Их четверо – бывший офицер из Бейкерсфилда, служил в Средиземном море во время косовского конфликта; ему за его анальный склад характера да за серьгу в ухе в Неаполе сослуживцы подсунули итальянца-гомика, сфотографировали их в компрометирующих позах – и вот, вышвырнули из армии, гуляй. А он женат, жена у него вполне... ну, может, были у него какие там бисексуальные склонности, но это, строго говоря, не наше дело. И на кемпсайт он приехал с женой, с папой и с мамой. Папа – отставной белый полковник, тоже аккуратненький такой старичок; мама совсем старенькая – но вот, ездит кемповаться да рыбку половить.

Поставили они свой домик на колесах, приставили навес, затем стали наводить порядочек с костром да с обеденным столом. Дрова пилить достал сосед бензопилу, и перепилил их не только поперек, но и вдоль. Вы видели, чтобы дрова пилили вдоль? Очевидно, однако, что, если их вдоль распилить, а не расколоть, то дрова получаются ровные – соответствующие анальному складу характера пилящего.

А мы дров у бабки купили. Точнее, в ее отсутствие – у дедки. В объявлении написано, что дрова – четыре рубля связка, но дед запросил пятеру – а что, пускай дедушка кутит, я не возражал. На эту разницу он даже сам порывался донести нам дрова, да я уж не дал, ну что же это, где же уважение к старости! Нет, сами уж как-нибудь. Да мы еще дровишек с соседнего пустого сайта натаскали. Там зарезервировано – а никто не приехал, а дров огромная куча. Мы половинку и взяли. Особенно хороша оказалась колода – положили ее в костер, она и горела весь вечер, всю ночь и все утро, пока мы ее не залили перед отъездом.

Другое было плохо на этом кемпграунде. Около туалета проживала семья арабов. Когда стемнело, какой-то араб помочился прямо посреди туалета, и вот. Что же это за отдых, если такое безобразие.

Мы, впрочем, на следующее утро вскочили рано, Ульянка поела поджаренную булочку с яичком сверху и потом сыр слегка расплавленный, а я поел свою обычную мешанку, сириал по-местному. И поехали. А дорога дальше идет все вниз, вниз, в каньон – King's Canyon – мы еще с вечера, когда воз-вращались с озера, поразглядывали ее с противоположного склона – такой довольно пологий серпантин по гребню вниз – и дальше по дну ущелья, вдоль реки.

На одной из смотровых площадок, с особо выдающимся видом, стояло несколько машин, и, разумеется, местные играли в "я тебя сброшу в пропасть и получу страховку" – insurance fraud. Причем игра была такая, довольно убедительная – стоит мужик действительно у края пропасти, а баба пинает его в жопу; его задача – удержаться на площадке. Для нас, русских параноиков, это слишком тяжелое зрелище – и мы трогаемся дальше. Проезжаем мимо последнего жилого места – гостиничка, где и магазин есть – последний магазин, дальше все, закон тайга, прокурор медведь.

И въезжаем наконец в это страшное ущелье. На повороте – смотровая площадка; справа стена в небо, слева, через речку внизу – тоже стена; дует дикий ветер, потому что ущелье же. Скалы гранитные, а то и просто кварцевые – ослепительно белые. Жуть, жуть, жуть. Поехали скорее. Ну, собственно, ужасы тут и кончаются – дальше такой миленький каньон, речка рядом, горная речка, с перекатами, водопадами и омутами кое где, вода слегка зеленая, прозрачная – и не такя уж холодная. Последние ледники в этих краях растаяли 10 000 лет назад, и теперь, собственно, вода течет не с ледников, а из грунта, куда попадает после таяния снегов. И это, конечно, уже не то, что ледяные кавказские речки. Да и вообще вокруг потеплей, чем на Кавказе. И зверушек больше.

Докатились мы почти до конца дороги, и остановились на первом попавшемся кемпграунде – Овечий Ручей (Sheep Creek). Весь кемпграунд увешан пугалками про медведей. Здесь, мол, встречаются медведи. Нельзя кормить медведей. Чтобы медведь не обрушил на тебя свой гнев, ты должен соблюдать правила – не мыть ноги под краном, не чистить зубы в лесу, прятать пищевые отходы вместе с едой в железный ящик... и т.д. Если бы не эти ужастики – кемпграунд ничего. Поставили палаточку с видом на этот самый Фуэнте Овехуна, Овечий Ручей то есть, все разложили как тот белый офицер, поели и двинули посетить пещеру Бойдена. Это вниз по дороге, проезжали.

Бойден – это был такой повар в конце прошлого – начале нынешнего века. Однажды он прослышал, что, мол, в Сьерре в гослесу открыли пещеру. Бойден приехал к этой пещере и стал за пять центов водить туда туристов с соседнего (10 миль по горам) озера. И так он жил много лет. Спрашивается: на какие шиши он жил. Мы думали с Ульянкой целый вечер, и вот что придумали. Когда турки стали резать армян, армяне стали эмигрировать в США. Но в Калифорнию им было не пробраться. И тут появился Бойден. Эта дорога, а далее тропа, ведет на самый низкий перевал Сьерры (а впрочем, армянам не привыкать к горам). И вот армяне, скопившись в городе Индепенденс, надевают лыжи и через перевал валят в город Фрязинакан (тогда он назывался Фресно). Естественно, по дороге где-то надо ночевать – и они ночуют у Бойденяна. После Великой Октябрьской Революции пещера была закрыта, и простояла так до 1938-го года – когда, очевидно, тем же путем пошли уже российский немцы, подальше от сталинских репрессий.

В пещеру народ пускают группами, и мы ждали у накопителя, разглядывая собравшихся туристов. Ведь в походы и на хайки обычно валят социальные отщепенцы – гомики, межрасовые или межвозрастные семьи. Сидит такой солидный белый папа, рядом пожилая филиппинская мама, и с ними высокий красивый сын, позднее принявший нас за немцев и поддразнивавший нас, громко говоря на слова экскурсоводки – "о-я-я!". Мужик, которого мы сначала приняли за индонезийца, но потом сосчитали, что он перуанец, говорит с акцентом; его жена – очевидно местная, латинского происхождения; так как у нее есть местная постоянная прописка, а у него пока еще нету, она им вертит, как ложкой в кастрюле. Мужик таскает ребенка, подтирает ему нос, сует ему в рот соску – а мамаша строит глазки окружающим. Мать-неодиночка. И, конечно, некоторое количество пожилых солидных гомиков с гладкими несколько бабьими лицами.

В пещере все необычно ухожено – асфальтированные и бетонные дорожки, цветные фонари. Белая экскурсоводка женского пола (тьфу, надоело мне это дело, специфицировать всякую чушь), очевидно, вялотекущая шизофреничка, рассказывает, что больше всего она любит сидеть в пещере в темноте. Нет, на самом-то деле, пещера, конечно, хорошая – и крылья ангела есть, и сталактиты со сталагмитами, и каскадные лужицы, напоминающие уже фонтаны павильонного зала Эрмитажа. Кончается пещера фальшивым просветом наружу – просто стоит за камнем лампочка с голубым фильтром, и кажется, что уже выход – а нет там никакого выхода – точнее, не видать его, а есть черная дыра, ведущая неведомо куда.

Возвращаемся это мы к своей палаточке – ан, а еды-то нету! Вместо кулера с едой лежит на столе записка – мол, вашу еду мы импаундировали, а то бы ее медведи съели. И поехали мы искать рейнджеров, еду нашу вызволять. Потому что американские без еды могут, а русские – не могут. Не тот у нас жизненный опыт. Долго ли, коротко ли – нашли. Рейнджер, паренек лет, наверное, 16, волнуясь, начал нам впаривать ужасы про медведей. Я его слушал, разинув варежку; Ульянка ему состроила глазки, паренек занервничал и отдал еду. При этом он все рассказывал нам про медведей, каковых тут, дескать, семеро.

После этого случая мы, во-первых, переименовали рейнджеров в медвежатников, во-вторых, стали думать – что за притча такая – никаких медведей никто не видит, кроме рейнджеров. Вскоре мы поняли, в чем дело. В этой местности водится семь рейнджеров. Каждый рейнджер вчера видел одного медведя. Итого получается семь медведей. Ни один рейнджер ни разу не сказал, что он видел медведя сегодня, или, скажем, позавчера. Сегодня – слишком стремно, позавчера – слишком давно. Да и что он за рейнджер, если не видел вчера медведя – остальные видели, а он не видел.

Задумавшись далее, я предположил, что на другом кемпграунде могут спокойно начать пугать Богом. Мол, здесь где-то водится Бог, поэтому все должны предпринимать меры предосторожности, чтобы не рассердить Бога. Во-первых, нужно соблюдать десять заповедей, и еще мыть руки, как Моисей учил. Во-вторых, нельзя кормить Бога. А если хочешь принести жертву, то на жертву надо накинуть мешок, перебросить веревку через ветку, привязать веревку к жертве и подтянуть ее высоко к ветке, чтобы Бог мог достать. И что бы вы думали? Через пару дней в одной деревне я увидел листовку именно про это! Мол, многие люди приезжают сюда, в горы, чтобы встретить Бога; что Бог все видит, и нужно соблюдать заповеди... ну и т.п. – практически как медведь.

Да ведь Бог, собственно, и произошел от медведя.

Ну ладно, Бог с ними, с медведями. Единственный зверь, потревоживший нас там – это крупная белка с пушистым хвостом – она пошмонала в нашем мусоре в медвежьем ящике, ничего хорошего не нашла, затем стала ковыряться в потухшем костре. И нашла-таки мешочек с чаем, весь в пепле. Вот этот-то мешочек белка и уволокла торжественно в зубах, бельчат своих чайком побаловать. Белка вообще приходила только когда китайцев не было.

А китайцев обычно было – человек двадцать. Китайцы из Лос Анджелеса стояли пятью шатрами. В черном шатре у речки жил уважаемый китайский дедушка со своей китайской бабушкой, которая и осуществляла непосредственное руководство – давала указание бить в тазик, чтобы сзывать всех на обед, и пр. Около их трех новеньких машин стояла палатка молодежи – пацаны сторожили добро. В отдалении стояли три палатки с детьми и бабами – дети, уже как бы и не китайцы а бананы-ABC (American-Born Chinese), громко орали по-английски. Молодежь, кстати, все время звала медведя – "Come on, bear!" – но медведь не шел и к китайцам.

Китайцы лапушки, один даже предложил мне вечером посветить фонариком в туалете, пока я... у него фонарик был, а у меня нет. И здороваются хотя бы. А то мимо проходящие христианки даже не замечают. Почему христианки? А я всех таких дур с отвалившейся челюстью или наоборот с поджатыми губками и с тупыми глазами называю христианками – разве они не христианки? Мне кажется, христианки – а с чего бы иначе им быть дурами?

На следующее утро мы пошли на небольшой хайк, 4.6 мили, к Mist Falls – вверх по речке. Вообще, местность сильно напоминает Учкулан, на Кавказе. Такая же крутая коническая гора напротив, такой же сосновый лесок вокруг, такие же, наконец, странные рейнджеры, падкие на чужую еду.

Тогда, на Кавказе, нам пришлось как прорываться через кордоны местных алчных придурков. Едва мы слезли с автобуса и пошли в сторону Учкулана, как нас догнала Белая Нива с Джафаром Уру­со­вым за рулом; сей рейнджер кичливо допросил нас, куда мы идем, и сказал, что никуда нас не пустит. Ну что же, говорим, мы тогда в деревне заночуем. Заночевали мы за околицей, и с нами пол­ночи сидел хороший местный парень, пастух, разговаривали о жизни, о детях, о вопросах эконо­мики... как только мы подарили нашему пастуху флягу со спиртом, пастух поднялся и сообщил, что в шесть утра мы можем пойти дальше по дороге, пока Джафар спит – но чтобы к восьми были в альп­лагере. И ушел. Так мы и поступили – довольно энер­гичной рысью добежали до альплагеря, с видом на такую же коническую гору – и встали на территории. Коническая гора имела интересные грави­тационные свойства – мяч висел в воздухе, и можно было его так сфотографировать. У меня до сих пор хранится этот слайд – Степа с висящим в воздухе мячом.

Из-за забора альплагеря грозил нам Джафар, высовываясь в окно своей Белой Нивы – но на   тер­ри­торию белых людей он зайти уже был не правомочен. Другие туристы нам потом сказали, что Джафар берет пол-ящика водки за проход. Через день, акклимати­зи­ро­вавшись, мы пошли наверх, по тропе на перевал Южный Джалпакол. Там уже нам Джафар был не стра­шен – Белые Нивы не ездят по горным тропам, а пеш­ком ходить Джафару Урусову гордость не позволяет. Наверху, в долине Джал­пакола, жаловались мы на Урусова местному пастуху Саше, доброму малому, в последствии ока­завшемуся также Урусовым – да там, небось, вся деревня Учкулан – сплошные Урусовы.

И вот, вспоминая Джалпакол, шел я с Ульянкой жар­ким утром среди редких сосен, вверх по течению Кинг ривера. Речка холодная, прелесть. Догнали четырех всадников. Ну, всадники были неваж­нецкие – ребенок, баба, турист – а во главе этакий ковбой в шляпе.

Здешняя тропа тоже подо­зри­тельно гладенькая и ухоженная – кое-где на скала даже просто покрыта бетоном. И, конечно, довольно пологая эта тропа, так как идет вдоль речки в ущелье. Вокруг, конечно, над голо­вами, над деревьями – страшные крутые гранитные скалы, на которых как-то умудряются про­рас­тать сосны да пихты. Когда идешь вверх по речке, конечно, нужно время от времени оглядываться назад – какие там открываются чудесные виды. Да, открываются.

Постепенно тропа становится все круче – а ведет она, вообще-то, на ту сторону гор. И мы, конечно, сомневались – а вдруг мы промазали, и дойдем до перевала? До перевала 15 миль, это, конечно, в горах не шутка. Но нет, нет, добрались нако­нец до Туманного Водопада. Тут хитрость в чем: вода, тихо катившаяся под небольшим уклоном, попадает на каменный склон под углом градусов тридцать – и набирает большую ско­рость, при этом не превращаясь еще в пыль – а дальше она бьется в каменную чашу – и уже водяная пыль стоит столбом, и ее сносит ветром вдоль ущелья, так что как будто бы стоит постоянный мелкий дождик. Я пытался сфотографировать радугу, забрался для этого на камень посреди водяной пыли – но солнце стояло высоко, и вся радуга состояла из кружочка радиусом метра полтора у меня под ногами. Не вышло.

Погуляли мы по вышлифованному водой каменному руслу (нынче не весна, и воды, конечно, поменьше будет), поглядели задумчиво на водяные эти столбы – и решили наконец, что все, соби­раем экипировку и начинаем горный туризм. И пошли назад – не идти же на перевал в кроссовках и с одной бутылкой воды. Народ кое-где в этой речке и рыбу ловит – хотя форели в июле, конечно, уже не видать.

На следующее утро собрались быстренько – и наверх, на перевал, мимо озера и христианской мечети, все выше вверх, почти на 7500, с видами на все те же горы, леса, каньоны, дерево Шермана, Лысая Гора, Скала Морро, дымка над Центральной Долиной, ну и, наконец, вниз по серпантину – в долину, где, конечно, встречают жара и всякие запахи, запахи – как всегда после гор.